Евгений Кислов – эколог-общественник из Улан-Удэ, координатор тематической площадки «Экология» Общероссийского общественного движения «Народный фронт «За Россию» в Республике Бурятия, председатель комиссии по экологии, природным ресурсам и землепользованию Общественной палаты Республики Бурятия:
— Евгений, добрый день! Я бы хотел начать наш разговор о Байкале с 1996 года, когда Комитет всемирного наследия ЮНЕСКО включил озеро Байкал в список объектов всемирного природного наследия. И сейчас у нас 2022 год. Состояние Байкала за это время улучшилось или ухудшилось?
— Об этом достаточно сложно судить, потому что мы говорим об улучшении или ухудшении ситуации, имея в виду действия власти, действия промышленности и прочее – и тут, конечно, какие-то подвижки идут. На них накладываются естественные природные процессы. И многие явления, которые вызывают озабоченность по поводу Байкала, могут быть вызваны именно ими. Например, резким потеплением, что было в 2015 году, когда были лесные пожары и пересохли болота вокруг Байкала, опустился уровень грунтовых вод, омуль не зашел в реки на нерест, размножились водоросли. Тут сложно сказать.
Но если говорить субъективно, усиление внимания к Байкалу приводит к тому, что у людей возникает впечатление, что становится хуже, потому что люди сами на это обращают больше внимания. Появление мобильных телефонов, мобильного интернета приводит к тому, что раньше человек просто ругался матом, когда видел какое-то безобразие на Байкале, а сейчас он его снимает на телефон, выкладывает в интернет и это становится достоянием общественности. То есть тут надо разделять такие вещи. Но как их разделять – я не знаю.
— Субъективно кажется, что ситуация ухудшилась, а на деле может быть по-разному, правильно?
— На деле может быть по-разному, да. Мы видим, что появляются разные запретительные методы, хоть я их и не люблю. Строятся очистные сооружения, улучшается обращение с твердыми бытовыми отходами, уменьшаются газовые и пылевые выбросы. Крупные промышленные объекты прекращают деятельность. Чисто объективно, скорее всего, прогресс какой-то есть.
— Тем не менее, на ваш взгляд, какие три самые главные угрозы для Байкала существуют прямо сейчас? Может быть, не три, а пять? А может, их вообще нет?
— Мне очень не нравится политика государства в отношении Байкала. Это можно показать на трех примерах.
Первый пример – это дискуссия о постановлении о регулировании уровня воды в Байкале. Мы увидели, что руководство страны идет на поводу у крупного капитала, абсолютно игнорируя не только мнение общественности, но и мнение регионов, выраженное их главами и законодательными собраниями; игнорируя мнение научной общественности – и это не просто голоса отдельных экспертов, а официальные мнения Сибирского отделения Российской академии наук. Я не говорю уже такие громкие слова, что игнорируются интересы природы и населения побережья Байкала.
Второй момент – это то, что структура органов власти, специализированно отвечающая за природоохранную деятельность, изменяется в худшую сторону. Прежде всего это видно по территориальному управлению Росприроднадзора. Нам было сказано, что Байкал так важен, что из-за этого появляется управление Росприроднадзора по Байкальской природной территории. Реально же оно стало управлением по центральной экологической зоне БПТ. И разместили его в Иркутске, хотя в Иркутске – не Байкал, а река Ангара, которая течет из Байкала. При этом была разделена Бурятия: та ее часть, которая входит в центральную экологическую зону, ушла под это управление, а остальная часть осталась в управлении по Республике Бурятия. Но дальше стало еще хуже. Управление Росприроднадзора по Байкальской природной территории было объединено с управлением по Иркутской области. А управление по Бурятии было объединено с управлением по Забайкальскому краю. И теперь Бурятия разорвана между двумя управлениями Росприроднадзора: иркутским и читинским. Когда к этому добавился еще перевод Бурятии в Дальневосточный федеральный округ, оказалось, что сама Байкальская природная территория разорвана между двумя округами.
И это замечание верно по отношению ко всем территориальным органам федеральной исполнительной власти на Байкале. Управление Россельхознадзора находится в Иркутске, хотя именно в Бурятии половина населения республики живет на селе, хотя именно у нас, в Бурятии, проходит граница с Монголией с этими эпизоотиями, хотя именно у нас размещены сибиреязвенные могильники и прочее. 80 % земли в Бурятии – это федеральная земля, специфика наша такая. Однако управление Росимущества, которое отвечает за федеральную землю, сначала было переведено в Иркутск, потом в Читу. Каждый перевод – это пожар и т. д. Что у нас в Бурятии собственное? МВД, прокуратура, УФСИН – вот это у нас есть. А того, что охраняет у нас природу, у нас нет.
И третий момент – это, на мой взгляд, вопиющее решение арбитражного суда о ликвидации особо охраняемой природной Северо-Байкальской территории местного значения. Все побережье Байкала в пределах Северо-Байкальского района было оформлено в особо охраняемую природную территорию (ООПТ) для того, чтобы поддерживать режим, регулировать численность диких туристов, получать с них какие-то деньги на обустройство. И по иску природоохранной (!) прокуратуры она была ликвидирована, потому что в состав особо охраняемой природной территории местного значения вошли федеральные территории, то есть водный и лесной фонд. У нас все региональные и местные особо охраняемые природные территории включают или лесной, или водный фонд, а зачастую и тот, и другой. Получается, мы должны на Байкале прямо сейчас ликвидировать Прибайкальский заказник, Энхалукский заказник, Верхнеангарский заказник и еще три местные и региональные особо охраняемые природные территории в местах отдыха людей! Это уже будет скандал посильнее тех скандалов, которые сейчас возникают вокруг Байкала, а именно соблюдает ли РФ свои обязательства по его сохранению как участка всемирного наследия. ЮНЕСКО
— Возвращаясь к тому, что Байкал разорван между двумя федеральными округами: у нас после последних поправок в Конституцию появилась возможность создания федеральной территории. Как вы к этому относитесь? Может быть, создадим на Байкале федеральную территорию, тем более что 80 % земли в федеральной собственности в Республике Бурятии, и будем рулить из Москвы или еще откуда-то?
— Отношение в Бурятии к этой затее очень критическое, и я его разделяю. Люди опасаются, что Байкал будет обнесен колючей проволокой и туда никого не пустят. И, по крайней мере в данном случае, руководство Республики Бурятии, до которого еще можно достучаться, будет окончательно отстранено от принятия решений, которые касаются Байкала. Если сейчас их не слышат в Москве, то в таком случае, если территория будет федеральной, их не будут слышать в принципе. И будут говорить: «Это территория федеральная, извините, не в вашей компетенции».
— Я так понимаю, что одна из самых главных претензий – это претензия к неэффективным системам управления?
— Да.
— Как можно решить эту проблему? Может быть, есть какой-то единый подход, благодаря которому мы сможем выстроить все по-новому? Или такого подхода нет и нужно в каждом случае действовать по-разному, с учетом обстоятельств?
— По-разному и, к сожалению, отдавая себе отчет, что очень трудно что-то изменить на самом деле. Сложилась такая система.
— Некоторые говорят, что первым шагом к созданию более эффективной системы управления является проведение стратегической экологической оценки для Байкала. Как вы считаете, она поможет? или может быть быть проведена только факультативно?
— Скорее всего, факультативно, если судить по конкретному примеру, когда было общественное обсуждение проекта постановления о регулировании уровня Байкала. Там где-то 150 экспертов выдвинули 215 возражений, ни одного мнения «за» не было. Но Ястребов, заместитель министра природных ресурсов России, откинул все возражения, хотя там были не только алармисты из Бурятии, там был и представитель Иркутской области, и научная общественность, вплоть до официального мнения Сибирского отделения Российской академии наук, плюс эксперты со всей России. Но, тем не менее, все возражения были отброшены.
— Может быть, нужно дать больше полномочий местным муниципалитетам, общественным советам, организациям, научным учреждениям?
— Как раз в законе об Академии наук прописать, что это прежде всего экспертные учреждения. У меня, например, есть официальный статус эксперта Академии наук. Да, может быть, что-то такое и нужно. По-видимому, не должно быть монополизации, а определенная роль должна быть у общественных советов, определенная роль у науки, определенная роль для муниципалитетов. У нас есть такая попытка: создание совета прибайкальских муниципалитетов, включая как иркутскую, так и бурятскую сторону – совет, который объединяет глав районов, потому что головная боль у них похожая. Например, тот же мусор на берегу Байкала. Такие попытки есть, но как-то не доходит до верха.
— Вам не кажется парадоксом, что Байкал в 1996 году признали на самом высоком международном уровне, а спустя 25-26 лет мы говорим о деградации этого участка всемирного наследия? Почему так?
— Тут проблема в том, что Российская Федерация не в полной мере выполняет взятые на себя обязательства. Зачастую это сложно, как с той же водоохранной зоной Байкала: то ее сделали 80 км, то, наоборот, прижали в некоторых местах на несколько метров к берегу. Какие-то шарахания, тут нет единой политики. И не решается вопрос с последствиями деятельности Байкальского целлюлозно-бумажного комбината, хотя он давно прекратил свою деятельность. То есть что-то делается, что-то не делается, что-то делается в каких-то противоположных направлениях.
С другой стороны, раздаются такие голоса: Байкал мы охраняем от людей или для людей? То есть люди, которые живут на Байкале, говорят: «В Москве какие-то дядьки сказали, что надо охранять Байкал. Нам нельзя рубить лес, нам нельзя ловить рыбу. А что мы должны делать?». И зачастую эти люди становятся браконьерами. Они рубят лес, но незаконно; ловят рыбу, но незаконно. Таким образом эта деятельность выходит из-под контроля и становится еще хуже, чем если бы она была под контролем. И они говорят: «Если Федерация говорит, что наше государство федеративное, пусть она заботиться о нас. Пусть выделяются какие-то деньги, пусть рабочие места создаются. Пусть нас переселяют с какой-то компенсацией. А то что? Мне бросать свою избушку и ехать в Улан-Удэ? Я там не куплю никакого жилья себе. Дайте нам нормальные деньги, если мы не можем здесь жить, чтобы мы отсюда уехали».
Но не делается ничего. ЮНЕСКО, понятно, не будет напрямую финансировать. Но какая-то технологическая помощь тоже должна быть. Получается, что мы должны сохранять Байкал для всего мира, а где весь мир? А весь мир почему не участвует?
В данном случае все обижаются на всех. И в этой системе существуют еще и местные власти, и региональные власти, которые тоже друг с другом не находят общего языка. Тут получается как с галактиками: все разбегаются друг от друга, никто ни к кому не приближается. Все друг другом недовольны. Тут надо начинать, наверное, с ЮНЕСКО, чтобы были приняты какие-то меры. Причем это не должны быть просто деньги. Просто взять деньги и потратить – это не то. Методическая, технологическая помощь нужна в решении байкальских проблем.
— Например, включение Байкала в список всемирного наследия под угрозой – это улучшит или ухудшит ситуацию?
— С одной стороны, это обратит внимание на проблему, с другой стороны, может обозлить. Я, честно говоря, не знаю.
— Создана байкальская природоохранная прокуратура, у нее даже какие-то полномочия есть. Они ездят с инспекцией, что-то делают. Можно сказать, что это как раз тот орган, который должен если не управлять, то, по крайней мере, добиваться исполнения всех законов, в том числе федерального закона об охране озера Байкал. Почему этого не происходит? Почему люди жалуются, что на том же Ольхоне годами не выполняется ни одного предписания прокуратуры, ни один объект там не снесен, хотя все документы на руках?
— Природоохранная прокуратура уже проводила проверку особо охраняемой территории, а сейчас у нас перспектива ликвидации всех местных и региональных ООПТ. Потом было дело по поводу предпринимателя в Северобайкальске, который взял в аренду участок на берегу озера, в лесу. Он построил там пансионат, причем потратил огромные деньги. Мне говорили люди, что он продал свои квартиры, машины и брал кредиты и т. д. А потом прокуратура сказала, что из этого озера вытекает ручей, который впадает в Байкал, поэтому озеро имеет гидравлическую связь с Байкалом, поэтому это все незаконно. И заставили его за свой счет все сносить. Правильно ли это? Я не уверен. Он создал участок культурного отдыха, который легко контролируется.
— Если говорить про участки культурного отдыха, то сейчас есть еще одна идея. На месте площадки БЦБК в Байкальске сделать туристический кластер, плюс построить элитную недвижимость. Но самое главное, все остальное побережье Байкала – это центральная экологическая зона, это участок всемирного природного наследия ЮНЕСКО, а Байкальск – нет. Поэтому там можно заниматься освоением территории. И всех туристов направить туда, все остальные туробъекты снести, закрыть возможности отдыха в других местах на Байкале, и тогда у нас будет только локальное воздействие в одном месте.
— Во-первых, то, что Байкальск не входит в участок всемирного природного наследия ЮНЕСКО вовсе не мешает тому, что он входит в центральную экологическую зону Байкальской природной территории. А еще есть рыбоохранная зона с жуткими запретами. Это 200 метров от уреза воды, где нельзя создавать откосы, т. е. землю копать нельзя, нельзя косить сено, нельзя пасти скот. То есть формально из Северобайкальского района население надо выселять, потому что покосы там можно делать только на берегу Байкала. Создаются такие законы, которые люди заведомо не могут соблюдать, поэтому они заведомо превращаются в преступников. Говорить, что в Байкальске все можно, потому что это не участок всемирного природного наследия – это неверно, потому что там семь различных природоохранных зон. Они накладываются друг на друга, и происходит мощнейший синергетический эффект.
— Например, в центральной экологической зоне запрещена стоянка транспорта и передвижение транспорта по дорогам и стоянкам без твердого покрытия. Для того, чтобы нынешние дороги привести в нормативное состояние, необходимо построить нормальные дороги. Для этого лесные участки нужно перевести в нелесные, потому что на лесном участке дороги строить нельзя. Но это запрещено в водоохранной зоне.
Или, например, в центральной экологической зоне запрещена добыча общераспространенных полезных ископаемых, за исключением тех, которые добываются для местных нужд. В водоохранной зоне запрещена добыча общераспространенных полезных ископаемых, кроме как недропользователями, которые имеют лицензии на иные виды полезных ископаемых. Но иные полезные ископаемые запрещено добывать в центральной экологической зоне. Это смешно, но людям, которые там живут, плакать хочется.
— А как развязать этот «байкальский узел»? Есть какая-то дорожная карта, кто-то занимается этим?
— По-моему, нет. Я такого не видел.
— То есть люди сталкиваются с этим и отступают, потому что непонятно как действовать…
— Да, пишут петиции, едут в Министерство природных ресурсов, где им говорят, что на Байкале должны жить только звери, птицы и рыбы. И на этом все заканчивается. Стена не пробивается.
Александр Колотов («Байкал 2022»)